Заранее оговорюсь: эту статью я рассматриваю не как научное изыскание, а как собрание наблюдений, сделанных во время моей восемнадцатилетней амбулаторной и стационарной работы, зачастую – с зависимыми индивидуально травмированными больными.
В этот период я познакомился с системными и семейными расстановками, которые для меня представляют метод лечения, который я очень ценю. Конечно же, он не панацея, а один из большого числа инструментов. Исходя из собственного опыта, я считаю, что именно комбинирование его с другими инструментами (в т.ч. системно-конструктивистскими и системными подходами, направленными на решение проблемы; провокативной терапией; транзактным анализом) открывает дополнительные возможности и создает синергичный эффект.
Работа с зависимыми пациентами
На первый взгляд может показаться, что расстановочная работа с зависимыми больными не отличается от расстановок с обычными клиентами ни по содержанию, ни по принципу действия. Отличия, которые и составляют разницу, становятся заметными при ближайшем рассмотрении. Поэтому сначала я бы хотел описать принцип своих действий, как для групповой, так и для индивидуальной терапии. После этого я перейду к содержанию расстановок, к особенным возможностям, которые выявляет работа с этой особой группой клиентов, а также их границам.
Перед проведением расстановки мне в первую очередь необходимо прояснить запрос клиента. Чего он ждет от расстановки? Какой результат он бы хотел получить? Готов ли он к тому, что получится в итоге? Хватит ли энергии, чтобы создать «знающее» поле?
После выяснения запроса клиент выбирает заместителей из группы, которые будут выступать в роли предлагаемых мной членов семьи или элементов системы (например, «зависимость», «алкоголь» и т.д.), и расставляет их в пространстве, повинуясь своему внутреннему образу.
Я даю некоторое время заместителям, чтобы они могли ощутить себя на заданных им местах, затем спрашиваю их о возникшей у них реакции: телесных ощущениях, внутренних образах и т.д., а также об отношении к позициям других заместителей. Или же я позволяю заместителям повиноваться лишь собственным внутренним импульсам и действовать без вмешательства с моей стороны. Последующая «расстановочная работа», то есть перестановка старых или принятие новых заместителей происходит так же, как и на «нормальных» расстановках.
В ходе индивидуальной терапии я использую листы бумаги формата А4, стулья, деревянные фигурки или кофейные чашки на роли заместителей. Когда я работаю с фигурами или кофейными чашками (что очень удобно – ручка чашки показывает направление взгляда заместителя!), для меня, прежде всего, важно воплотить внутренний образ, представить конкретные позиции и таким образом получить доступ к чувствам клиента, а также найти или создать другие образы решения (т.е. новые перспективы). Мой опыт показал, что этот метод прекрасно подходит и для диагностики. Преимущество использования листов бумаги или стульев состоит в том, что клиент на самом деле может оказаться и ощутить себя на этих позициях. Как правило, я позволяю клиенту расставлять «скрыто». Это значит, что клиент раскладывает в помещении надписанные и сложенные листы бумаги, повинуясь своим чувствам и не зная, кого именно он расставляет в данный момент. Затем я прошу его встать на каждый лист по очереди и зафиксировать свои ощущения. Именно при работе с зависимыми больными я считаю очень полезным, когда клиент не знает, на чьем месте он стоит и поэтому свободно, без какого-либо внешнего воздействия, с помощью своей «когнитивной фильтрации» может воспринимать свои ощущения на конкретной позиции.
При обеих формах терапии (в группе или индивидуально) расстановочная работа, как правило, переходит в «процессуальную работу». Под этим я понимаю дополнение новых найденных образов решения разрешающими фразами, исполнением ритуалов и т.д. Здесь впервые начинают проявляться особенности расстановочной работы с зависимыми больными. Опираясь на собственный опыт, я могу сказать, что процессуальная работа с зависимыми клиентами возможна только в ограниченной или, по крайней мере, в другой форме. Причины тому я приведу позже.
Содержательные сходства и различия
Во время расстановочной работы с зависимыми больными я обнаруживал ту же самую динамику, что и у обычных клиентов: следование, перенятие, прощение, прерванное движение любви, идентификация, двойное смещение. Зависимые больные привязаны к системе своей семьи и, как и обычные клиенты, имеют «свою историю».
По моим наблюдениям, практически у всех явно зависимых людей главным, часто неосознанным, настроением является «желание уйти». Зависимость предстает в качестве «суицида в рассрочку», суицида непрерывного, а в случае с наркозависимостью – ежедневного. Балансирование на тончайшей грани между жизнью и смертью, которое, тем не менее, а может даже – поэтому, становится иногда особенно желанным.
Чем это объяснить? Какая необъяснимая сила толкает людей к саморазрушению вплоть до полного уничтожения? Как зависимые люди могут зачастую полностью осознанно переживать этот процесс, наблюдая за собственным саморазрушением со стороны, словно безучастный зритель?
Пример из практики:
Лариса, девушка лет двадцати пяти, из поздних репатриантов, зависима от героина и алкоголя. В первую очередь по причине юридического давления она решилась на стационарную терапию.
В клинике она постоянно выделяется из-за своего несоответствующего возрасту поведения. Она ведет себя по-детски нелепо, во время групповой терапии вдруг ни с того ни с сего начинает смеяться и в целом не выглядит серьезной и настроенной на лечение. Во время индивидуальной терапии, однако, она оказывается очень открытой, контактной и более искренней.
В дальнейшем Лариса выразила желание расставить в группе свою семью; в первую очередь ей важно улучшить свои отношения с матерью. Поэтому я начинаю расстановку пока только с заместителями клиентки и ее матери. Сперва заместительница матери стоит отвернувшись, дочь ей безразлична, отчего страдает заместительница Ларисы.
Лариса – пятый ребенок в семье, но вместе с тем первый и единственный, оставшийся в живых: предыдущие 4 раза мать Ларисы делала аборт. Когда я поворачиваю заместительницу матери лицом к заместительнице Ларисы и расставляю перед первой ее четырех нерожденных детей, заместительница Ларисы оказывается в смятении и вдруг произносит: «Это нехорошо – это могло произойти и со мной».
Теперь я прошу детей сесть на пол и сажаю заместительницу Ларисы рядом с ними. С одной стороны, она противится этому, а с другой – начинает чувствовать себя лучше и спокойнее рядом с братьями и сестрами. Эта амбивалентность является для меня частью ответов на поставленные ранее вопросы.
Теперь я приглашаю принять участие в расстановке саму Ларису и ставлю ее перед мамой, братьями и сестрами. Она не может смотреть матери в глаза. Рядом с матерью я ставлю отца Ларисы. Потом прошу детей лечь на спину, и Ларису рядом с ними. Она все время пытается сдерживать слезы, внутренне переключиться. Я говорю ей: «Вот то состояние, которого ты хочешь добиться (принимая наркотики)». Спустя какое-то время она немного успокаивается и чувствует себя получше. В этом я еще раз явственно ощущаю уже упомянутую амбивалентность.
Потом я прошу Ларису снова встать напротив родителей и сказать матери: «Спасибо, что мне разрешили остаться в живых». И хотя Лариса и произносит эту фразу, ясно, что она не делает это от всего сердца. Поэтому я заканчиваю расстановку с тем замечанием, что на данный момент я больше ничего не могу для нее сделать.
Моя гипотеза заключается в том, что Лариса, наряду со стремлением последовать за своими братьями и сестрами, глубоко в душе чувствует вину за то, что выжила. Из-за этого ей трудно перед лицом мертвых братьев и сестер принять жизнь как подарок. Следующий шаг, который я ей предлагаю – это рассмотреть историю ее матери, чтобы выявить и решить возможные конфликты в этой области. Но она не может или не хочет на него соглашаться. Несколько дней спустя она вновь начинает употреблять алкоголь и прекращает терапию.
Неизвестно, было ли вообще возможным лучше понять судьбу матери. Я очень часто замечал, что прежде всего молодые зависимые больные едва ли знают историю своей семьи. Во многих случаях это в значительной степени связано с отвержением, а также отвлечением от системы семьи из-за зависимости больных.
Именно при работе с зависимыми больными я считаю необходимым углубиться в систему семьи вплоть до поколения прадедов. Очень убедительно это продемонстрировал пример девятнадцатилетнего Евгения, позднего репатрианта. Он также производил впечатление человека довольно поверхностного, незрелого и часто несерьезного. Его прадед был расстрелян при сталинском режиме. У деда наблюдалось желание последовать за ним, что породило как у отца, так и – в системном повторении – у сына следующую динамику: «Лучше уйду я вместо тебя».
Решение стало возможным, когда заместителю прадеда воздали должное мужчины последующих поколений, включая клиента, и одновременно с этим каждому отцу от его сына в символическом виде камня было отдано то, что он нес на себе. При этом я попросил клиента произнести разрешающие фразы на родном ему русском, что его очень тронуло и настроило на серьезный лад, чего ранее с ним никогда в клинике не наблюдалось.
В обоих описанных случаях можно предположить связь зависимости с травмой в системе. Быть может, травмирована вся система как целое? Может ли вся система семьи как единое целое страдать от одних и тех же последствий («замораживание» и «фрагментация» воспоминаний) так же, как и отдельно травмированный человек? Возможно, местами очень ограниченные знания об истории своей семьи — это признак не только личной незаинтересованности, но и фрагментированных воспоминаний целой системы? Может ли расстановочная работа помочь соединить фрагменты, чтобы вылечить травмы также за пределами конкретного индивидуального случая?
Я надеюсь, что ответить на эти вопросы мне в будущем поможет интенсивный диалог экспертов по травмам и расстановщиков.
Если клиент хочет расставить свою семью, но располагает лишь небольшим количеством информации о своем роде, прежде всего, о давно ушедших поколениях, то иногда я расставляю одного заместителя в роли «истории» или «того, что позади». Правда, в таких условиях не всегда получается работать с той же интенсивностью и достигать той же ясности, как тех в случаях, когда знаний о семейных отношениях предостаточно.
Какие еще границы возможностей существуют?
Еще одной сложностью я считаю значительно ограниченную способность воспринимать свои ощущения у зависимых больных. К началу стационарной терапии причины тому могут иметь физический и органический характер – как следствие многолетнего чрезмерного потребления наркотических веществ.
Я считаю, что намного чаще встречается скорее психически обусловленная ограниченность способности восприятия. Нежелание чувствовать или нежелание ощущать себя — это центральная действующая модель наркотических веществ, которая в сочетании со сведенным к минимуму чувством самоценности приводит к тому, что зависимый больной даже в периоды трезвости зачастую боится допускать неприятные ему ощущения. И если он действительно что-то чувствует, то это можно рассматривать как большой шаг на пути к доверию своему собственному восприятию!
Во время групповой терапии я снова и снова наблюдаю страх зависимых больных перед расстановками, не только перед своими! Они отказываются быть заместителями, у них вдруг начинают болеть зубы или голова и они просят разрешения покинуть помещение и т.д. А после расстановки им зачастую тяжело «снять с себя» ощущения, полученные на позиции заместителя или даже наблюдателя.
Также в ходе самой расстановки сказываются эти непростые отношения с собственными чувствами. Ритуалы и исполнения, которые могут вызывать глубокие переживания, могут быть воплощены только в начальных своих стадиях или в несколько заходов. Многим клиентам, будь то собственная расстановка или позиция заместителя, неприятно и неловко проявлять свои чувства в таком виде. Поклониться или встать на колени – эти действия для подавляющего большинства клиентов настолько чужды и тем самым неприятно поражающи, что обычно я отказываюсь от их применения.
Также при применении разрешающих и целительных фраз очень важно придерживаться жизненной реальности клиента. Для многих клиентов остается недоступным порой слишком архаичный язык Берта Хеллингера, так что они не могут в полной мере ощутить заключенную в нем внутреннюю силу. Поэтому я в своих расстановках использую небольшое количество понятных и простых слов для выражения сути и всегда проверяю, вызывает ли сформулированное мной предложение отклик у того, кто должен его произносить.
Несмотря на эти ограничения, семейные и системные расстановки стали для меня неотъемлемой частью работы с зависимыми больными. При этом мне по-прежнему важно совмещать феноменологический подход Берта Хеллингера с моими «классическими» конструктивистскими и направленными на решение проблемы основами.
Я не вижу никакого противоречия в том, чтобы с одной стороны рассматривать зависимость как «суицид в рассрочку» на фоне «желания уйти» как выражения системного конфликта, а с другой стороны отдавать должное этой зависимости как попытке решить проблему – попытке, которая была предпринята с самыми лучшими намерениями, однако оказалась непродуктивной. Оба подхода, какими бы они ни казались различными, можно успешно применять в расстановочной работе с пользой для клиента.
Поэтому я часто расставляю также и зависимость как отдельный элемент, так сказать как дополнительного члена реальной или же внутренней семьи. Функциональность зависимости (действующая модель наркотических веществ) в ходе расстановок становится в значительной степени очевидной. Для многих клиентов это становится глубоким и полезным переживанием.
И даже с теми клиентами, с которыми мы не проводим расстановки (а таких большинство!), я последовательно применяю этот подход. Уже сам разговор о динамике в системе семьи, «прорыв» к потребностям и возможностям клиента создает новые перспективы, новые структуры действительности и вместе с тем отличия, которые и составляют разницу. Новые перспективы приводят к новым познаниям!
Работа с травмированными зависимыми пациентами
Когда зависимость связана с травмой в системе (а это наблюдается в подавляющем большинстве случаев), то у многих зависимых больных присутствует еще и индивидуальная, т.е. лично переживаемая травма. Наряду с внезапной потерей близкого человека здесь необходимо упомянуть переживание физического и сексуального насилия.
В этом случае расстановочная работа также может сыграть немаловажную роль, прежде всего в комбинации с системными методами лечения, ориентированными на решение проблемы. Я считаю крайне полезным уделять пристальное внимание личным ресурсам клиента и уважать его предыдущие попытки решения проблемы. При этом вопрос: «Как тебе удалось со всем этим справиться?» я считаю гораздо более важным, нежели вопрос: «Что произошло?», так как он помогает раскрыть возможности клиента, подталкивает и поощряет его. В своей работе – а именно в работе с жертвами физического и сексуального насилия – я применяю также юмор и провокацию. Я не боюсь задать клиенту вопрос, в какой именно момент он – быть может, в другой сфере жизни – превратился из жертвы в преступника.
Расстановки я применяю, чтобы небольшими шажками обеспечить продвижение к решению. По отношению к единой большой расстановке, решающей все проблемы разом, именно в работе с тяжело травмированными людьми я настроен скорее скептически. Историю клиента я рассматриваю как некое наслоение, и считаю, что многократные расстановки на одну и ту же тему помогают «отсекать» один слой за другим. Это бы я хотел подтвердить одним показательным случаем.
Описание случая
Сильвия – 35 лет, не замужем, воспитывает десятилетнего сына. Она младший ребенок в семье, трое братьев старше ее на 3, 8 и 11 лет. Ее мать умерла, когда Сильвии было около двадцати. Ее отец еще жив, ему 73 года, до недавнего времени он владел типографией. Примерно с шестилетнего возраста Сильвия подвергалась сексуальному насилию со стороны отца, причем она осознала это сравнительно недавно, во время стационарной терапии несколько лет назад. С одиннадцати лет Сильвия употребляет никотин, с двенадцати – алкоголь и гашиш. Впоследствии она перепробует практически все легальные и нелегальные наркотические вещества и в 18 лет начнет принимать героин.
После окончания школы Сильвия переезжает в большой город, где днем она получает образование художника-графика, а ночью занимается проституцией, чтобы финансово обеспечивать свое существование и удовлетворять постоянно растущую потребность в героине. В этот период она неоднократно становится жертвой физического и сексуального насилия, что она вновь переживает как травму.
Одновременно с этим она политически активна, входит в узкий круг приверженцев экстремистской террористической организации – фракции «Красной Армии», занимается организацией скаутов. Она видит и осознанно позиционирует себя «вне общества», это для нее очень значимо; одновременно это дарит ей чувство принадлежности.
Все больше погрязая в криминальных махинациях, связанных как с политикой, так и с наркоторговлей, она вместе со своим тогдашним партнером возвращается обратно на юг Германии. В 1992 году на свет появляется ее сын; во время беременности и еще примерно полтора года после рождения ребенка Сильвия живет практически без наркотиков.
Из-за последовавшего рецидива Сильвия начинает свою первую стационарную терапию, которую, однако, прерывает спустя 3 месяца. Затем следует ее первая стационарная терапия в нашем учреждении, которую она проходит вместе со своим сыном в отделении семьи. Примерно 8 месяцев спустя она прерывает терапию незадолго до ее окончания, но около года живет без наркотиков. В течение этого времени она успешно заканчивает последипломное образование по специальности дизайнер в области мультимедиа.
В 2001 году из-за растущего потребления алкоголя она возвращается к своему зависимому поведению, что на сей раз приводит к краху: она теряет работу и остается на улице. Ее сын живет с отцом, который выставил ее за дверь из-за чрезмерного потребления алкоголя и наркотиков. Впоследствии ее все чаще посещают мысли о суициде.
Когда в 2002 году она вновь начинает стационарную терапию в нашем учреждении, на сей раз без сына, она выглядит преждевременно состарившейся, изможденной, субдепрессивной и потухшей. Налицо были проблемы со здоровьем и питанием.
Во время пребывания Сильвии в клинике я работал с ней в течение четырех месяцев в рамках групповой и индивидуальной терапии. С самого начала мы установили с ней прочные доверительные отношения, так как мне уже приходилось с ней общаться во время последней ее терапии. К тому же между периодами пребывания в клинике она однажды была у меня на индивидуальной консультации.
За 4 месяца интенсивной работы с Сильвией я применял как системно-конструктивистские, так и системно-феноменологические подходы. Всего мы сделали 4 расстановки (2 групповых и 2 индивидуальных), о которых я хотел бы рассказать далее.
Первая расстановка (группа)
Сильвия хотела расставить свои неизменно напряженные отношения с отцом из-за насилия с его стороны. Во время своего первого лечения она заявила на отца; было возбуждено уголовное дело.
Уже в начале расстановки, при участии одних только заместителей отца и Сильвии, становится ясно, что отец сам запутался в своих проблемах. И когда я ввожу в расстановку деда (отец отца), то проявляются натянутые отношения между сыном и отцом. С другой стороны ощущается искренняя любовь Сильвии к своему деду. Это вступает в кажущееся противоречие с выраженным Сильвией отказом от своего прошлого – ведь дед был влиятельным человеком при нацистском режиме, и Сильвия не может не осуждать его из-за своих политических убеждений.
Когда становится ясно, что дед был «преступником», я прошу заместителей «жертв» лечь на пол. Очевидно, что заместительница Сильвии чувствует сильную связь с ними, ее тянет лечь рядом. Шаги к решению проблемы состоят в том, чтобы сама Сильвия, которая теперь принимает участие в расстановке, оставила мертвым их судьбу и сама отвернулась от них.
Уже на этом этапе я предполагаю, что Сильвия связана не только с жертвами, но и с преступниками. В довершение к удивительным открытиям во время расстановки, образ жизни Сильвии, ее внутреннее состояние и поведение указывают на то, что моя гипотеза может оказаться верной. Позже, во время индивидуальной работы, Сильвия сама очень четко может видеть себя и как жертву, и как преступницу, которая в своей жизни не только испытывала, но и причиняла насилие.
На этом первая расстановка заканчивается, хотя отношения с отцом все еще кажутся напряженными. Но я довольствуюсь первым шагом – прекращением связи с жертвами.
На следующий день Сильвия сама подходит ко мне. Она кажется более мягкой и расслабленной и сообщает, что вечером после расстановки «попрощалась с подъемным краном». На мой вопросительный взгляд она отвечает, что в последний год перед терапией она снова и снова «посещала» подъемные краны, чтобы выбрать себе тот «особенный», с которого она хотела бы сброситься. Когда она только пришла в нашу клинику несколько недель назад, первым, что ей бросилось в глаза, был подъемный кран, который стоял на стройке около клиники. После расстановки она вновь пошла к крану, и «попрощалась» с ним, а вместе с ним – и со всеми остальными кранами, потому что она решила выбрать жизнь.
Вторая расстановка (индивидуально)
Некоторое время спустя я провожу с Сильвией индивидуальную расстановку. Ее запрос – двойственное отношение к отцу. Сначала мы выясняем, какие внутренние компоненты нас интересуют прежде всего и как мы их должны назвать. Я начинаю расстановку, используя 4 элемента, которые я прошу Сильвию «скрыто» разложить на полу в виде сложенных листов бумаги формата А4:
• Фокус Сильвии
• Страх / паника
• Любопытство / радость жизни
• Метапозиция Сильвии
Затем я прошу Сильвию встать по очереди на каждый лист в той же последовательности, в которой она их раскладывала, и почувствовать себя на этих позициях. Вот те ощущения, которые она испытывала, не зная, на какой позиции она сейчас находится:
Любопытство / радость жизни: «Хорошо; взгляд внутрь; ничто не обременяет; могу дать волю фантазии и представить, что расположено дальше; поддержка какой-то «зеленой штуки» (имелся в виду фикус в моем кабинете, стоящий справа от нее); осознанию, что сзади меня есть что-то еще, но нет потребности поворачиваться; чувствую область таза и почек; напряжение в ногах; давление на затылок; тянет назад; мои чувства обострены».
Паника / страх: «Я облокачиваюсь о стену, там у меня опора; чувствую себя меньше, потеряннее; чувствую упрямство; не хочу, чтобы меня отставили в сторону; я неподвижная, запутавшаяся; давление на плечи; мало опоры сзади, неустойчивость; я бы просто свалилась».
Фокус: «Подвижная; взгляд бегает туда-сюда между позицией 1 и 2; больше свободы действий; как доска трамплина, могла бы подпрыгнуть и улететь прочь; посмотрим, что будет; не могу стоять на месте; относительно оживленная; оптимистичная; все будет хорошо; есть другие возможности кроме черного и белого; 360° – поворот возможен; позиция 1 не напрягает, позиция 2 далеко; я бы сделала позицию 1 более подвижной; не очень хочу смотреть на позицию 2».
После каждой позиции я прошу Сильвию встать на Метапозицию. Это помогает ей «высвободиться» из полученных ощущений, и она может снова менять внутреннюю перспективу на внешнюю. После последней позиции – Фокуса – я разворачиваю сложенные листы бумаги с написанными на них позициями, так что теперь можно соотнести их с испытанными клиенткой ощущениями.
Особенно ценными для меня были переживания Сильвии на позиции Страх / паника. Для меня они были явными признаками того, что страх играет очень важную роль в предстоящем выяснении отношения к отцу. Безответное, одностороннее желание примирения с отцом или слишком быстрое продвижение в этом направлении скорее только усилили бы страх и недавнее ощущение упрямства, тем самым закрепив существующий годами статус-кво и значительно затруднив возможность изменений.
Здесь я принимаю решение ввести в расстановку следующий элемент – любовь, не называя его Сильвии. Она снова кладет надписанный и сложенный мной лист бумаги на пол, повинуясь только собственному чувству и не зная, что на нем написано.
На этой – четвертой – позиции она испытывает следующие чувства:
Любовь: «Мне очень грустно; не могу решиться, закрыть мне или открыть глаза; с закрытыми глазами я чувствую себя как в каком-то пузыре, каком-то теле; с открытыми глазами мне совсем не по себе; давление на грудь; сдавливает горло; хочется сжаться как эмбрион; когда поворачиваюсь, кружится голова; давление на голову; какое-то тело словно сжимает меня».
Я прошу Сильвию встать на Метапозицию, затем разворачиваю последний сложенный лист. Когда Сильвия прочитала слово «любовь», я увидел, как глубоко она поражена. Она садится, некоторое время оставаясь тихой и недвижимой, и только слезы бегут у нее по щекам.
Теперь я прошу Сильвию снова встать на позиции Страх / паника и Фокус и зафиксировать свои ощущения:
Страх / паника: «Непривычно; ощупью направо и налево к «Любопытству / радости жизни» и «Любви», что там? (Сильвия двигает руками, ощупывая); могу посмотреть вперед и назад; больше контакта с полом под ногами; не чувствую себя плохо, но еще осталось недоверие; никаких чувств к Фокусу; справа и слева как две колонны; я стою относительно уверенно; в целом значительно лучше».
Фокус: «Подвижность ограничена, я как воронка, обращенная вперед; наблюдаю за всем будто сгруппировавшись (при этом группируется); я совершенно не знаю, что делать с этой троицей, я жду. Страх / паника, конечно, должны быть на своем месте; они не важнее чем остальные; сгруппировавшись, я к ним ближе».
Я прошу Сильвию с позиции Фокуса представить другие позиции и спрашиваю, как эти позиции смотрят на нее.
• Радость жизни смотрит призывно и смеется
• Страх / паника смотрят в пол
• Любовь смотрит «по-настоящему нагло», «ее глаза проникают глубоко в меня»
Теперь Сильвия должна с позиции Фокуса повернуться сначала к позиции Страх / паника.
Я предлагаю ей фразы, чтобы воздать должное страху и поблагодарить его за защиту, которую он обеспечивал Сильвии много лет. При этом Сильвия сама решает, произносить ли фразы вслух или же только своим внутренним голосом (так же, как она смотрит своими внутренними глазами). После фразы «иногда я буду думать о тебе» у Сильвии появляется чувство, что теперь Страх может посмотреть на Фокус, и что так и должно быть.
Любопытству / радости жизни я предлагаю Сильвии адресовать следующее: «С тобой я часто попадала в неприятные истории, но ты же меня из них и спасал. В будущем я буду более осмотрительна и не позволю тебе мной завладевать. Но я очень рада, что ты есть».
После этой фразы Сильвия удовлетворенно и спокойно улыбается, она рада, что наконец это высказала.
Наконец я прошу Сильвию сказать Любви: «Ты первопричина, по которой я существую. Ты умрешь только вместе со мной. Если ты хочешь течь – теки куда и к кому только пожелаешь, от сердца к сердцу».
Когда она произнесла эту фразу, я вновь замечаю, как сильно это ее затронуло. Она начинает плавно раскачиваться с закрытыми глазами, ее движения мягки. Спустя некоторое время я спрашиваю ее, где она сейчас находится, и она отвечает: «За собой и перед собой». Я прошу ее еще раз встать на Метапозицию и затем заканчиваю расстановку.
Третья расстановка (группа)
Поводом является вызов в суд в качестве свидетеля, который получила Сильвия. Она заявила на мужчину, который держал ее долгое время взаперти под воздействием большой дозы наркотиков, угрожая ножом. Пережитые тогда страхи из-за предстоящего суда появились вновь, к тому же Сильвия опасается мести этого человека, не позднее чем после отбывания ожидающего его наказания.
Для начала я задействую в расстановке только двух заместителей: для Сильвии (жертва) и угрожавшего ей мужчины (преступник). В дальнейшем я беру по одному заместителю для мужчин и для женщин, которые раньше подвергали ее насилию, а также заместителей для ее матери и отца. Преступников, включая ее отца, я ставлю напротив заместительницы Сильвии в ряд. Заместительница едва выдерживает эту картину, ей становится легче только тогда, когда рядом с ней я ставлю заместительницу для ее зависимости. С этого момента заместительница Сильвии чувствует себя неприступной, защищенной, но вместе с тем и практически бесчувственной.
Теперь я приглашаю в расстановку саму Сильвию. Она чувствует, что все преступники после ее отца скорее похожи между собой и не так важны, как фигура отца. Поэтому я убираю из расстановки заместителей всех преступников и зависимости, оставляя только Сильвию и заместителей обоих ее родителей. Я позволяю им свободно следовать своим внутренним импульсам.
Сильвия снова и снова пытается избежать контакта с отцом, она чувствует, что он ее преследует. Отец в ответ занимает каждый раз такую позицию, из которой он по крайней мере может видеть Сильвию, и настроен он к ней скорее дружелюбно. Мать не может смотреть на отца, ее мучает чувство вины. Лучше всего она себя чувствует, когда стоит отвернувшись, не видя ни мужа, ни дочь, ни их взаимодействия.
Динамика этой семьи после изнасилования в этот момент предстает передо мной очень четко, именно в том смысле, в котором ее многократно описывал Берт Хеллингер: мать сама связана проблемами, возможно, еще в ее родовой системе, и не открыта для мужа, так что она – неосознанно! – в качестве замены отдает ему дочь.
На этом я заканчиваю расстановку, не пытаясь добиться решения, которое Сильвия, по моим ощущениям, еще не готова принять. Но для своего первоначального запроса она все же получила образ, который ей поможет. Некоторое время спустя она отзывает свое заявление из суда, но не из страха, а потому, что она увидела проблему под другим углом.
Четвертая расстановка (индивидуально)
Еще несколько недель спустя, незадолго до окончания лечения, я еще раз расставляю троицу отец-мать-дочь, в этот раз при помощи стульев в качестве заместителей. В ходе этой расстановки Сильвия может понять и воспринять динамику, лежащую в основе сексуального насилия в семье. Она без затруднения говорит обоим родителям, что она делала это за маму, и она оставляет вину и ответственность у родителей. После этого она выглядит заметно облегченной.
Между расстановками я и дальше работал с Сильвией над этими темами, прежде всего в ходе индивидуальной терапии. Это помогало подготовить почву для следующего шага. Мне очень помогло то, что Сильвия обладает очень тонким и четким восприятием. Это несомненно отличает ее от других зависимых больных, с которыми мне доводилось работать в клинике. К тому же она открыта методу расстановок и поэтому снова и снова могла принимать в них участие, даже если задача была сложна, как в выше описанной расстановке с внутренними компонентами.
По моим оценкам, Сильвии в ходе лечения удалось отвести соответствующее место в своей жизни как пережитому в детстве сексуальному насилию, так и повторявшимся травмам во взрослой жизни. В течение четырех месяцев Сильвия не только стала вести более здоровый образ жизни – в ней появилось больше ясности, энергии и жизнерадостности. Ее решение в пользу жизни, которое она приняла после первой расстановки, все больше сказывалось на ее состоянии и поведении, что отметили и я, и другие пациенты.
В заключение я бы хотел поблагодарить Хериберта Дёринга-Майера за возможность рассказать о своем опыте. А в первую очередь я благодарю всех клиентов, с которыми мне довелось работать, и которые позволили мне у них поучиться!